ПОСЛЕДНИЙ ЭРЕ И НОСОК С ПРАВОЙ НОГИ

Невыдуманный, истинный и правдивый новогодний рассказ, написанный для зачтения на студии Андрея Дмитриевича Балабухи и по его заданию.

В предверии Нового Года позвонил я в Швецию, в тот самый литературный санаторий, что на острове Готланд, где отдыхают и творят писатели балтийских стран, и где клиенты из нашего Союза тоже не раз бывали - например, Андрей Дмитриевич Балабуха.

На проводе - дама с нежным голоском, по имени Карен, из обслуживающего персонала. Говорим на смеси пиджин-инглиша, шведского и русского. Однако друг друга понимаем!

Представляюсь, поздравляю с наступающим. В ответ - тем же концом, со всей европейской политесностью. Поболтали, похихикали, затем я намекаю, что не худо бы получить к Новому Году какой-нибудь сувенир с Готланда, совсем пустячок, но с тайным литературным смыслом. Тут Карен разражается целой речью, из которой становится ясно, что она коллекционирует такие сувениры-пустяки, оставшиеся из-под балтийских писателей. Однако не книжки, не автографы и не фото с дарственной надписью, но предметы интимного свойства, которые творцы нетленного забывают в номерах, выезжая с Готланда на родину - в общем, такие вещицы, коих касалась не рука, а писательские губы и другие части тела, обычно скрываемые под одеждой. От одних достаются ей зубочистки, от других - обмылки, бритвенные лезвия и изделия резинотехнической промышленности, от дам-авторесс - лифчики, колготки и тюбики губной помады, от поэтов - пивные банки и клочья выдранных волос. Жемчужина ее собрания и самый ценный приз - носок с отпечатком левой ноги одного именитого немца, лауреата Букера; носок Карен хранит в тройной полиэтиленовой упаковке, чтобы не истончился и не рассеялся аромат творчества. Как всякий истинный коллекционер, она повествует о своих сокровищах с придыханием, описывает вид и запах, а также палисандровые ящички, где все это добро лежит, и специальные наклеечки на них.

Спрашиваю, что ей досталось после Андрея Балабухи. Карен сразу начинает ворковать: о, Андрэ Балбссон, Андрэ Балбссон!.. этот невероятный Андрэ!.. ка-акой мужчина!.. ка-акой шарм!.. ка-акая борода!.. ка-акой...

Досталось-то что? - спрашиваю.

Карен тем же воркующим голоском отвечает: банка из-под маринованных огурчиков и пластиковая вилочка, которой Андрэ эти огурчики вылавливал.

Беру быка за рога и говорю: не поделитесь ли с нами каким-нибудь писательским предметом в качестве новогоднего презента? Вот от Андрэ у вас банка и вилочка... Может, один раритет нам пришлете? А если не вилку и не банку, то, скажем, кружевной бюстгалтер или колготки, желательно "голден леди"?

Никак нельзя, поясняет Карен; коллекция есть коллекция, каждая вещь дорога, можно сказать, бесценна, а что до колготок "голден леди", то авторессы их не носят, нет у них денег на подобную роскошь. Но кое-что она, Карен, может прислать. Вот убирала она номер после Андрэ Балбссона и нашла тайную заначку под матрасом, монетку в один эре, последний шведский денежный знак, который он не успел пропить и проесть. Этой монеткой она меня и одарит, но не просто так: в обмен я тоже должен отправить ей новогодний сувенир, ибо от Михеля Ахманссона в ее коллекции нет ровным счетом ничего.

Я, разумеется, соглашаюсь. В самом деле, что за коллекция без Ахманссона? Как-никак, я тоже балтийский писатель, хоть на Готланде не бывал и не творил под шведским небом всяких фантастических историй.

И что вы думаете? Приходит мне 23 декабря посылка экспресс-почтой с этим самым эре, и с кое-чем еще, и с поздравительной открыточкой от Карен. Писано по-шведски, но все понятно: пожелания, приветы, а особый - Андрэ Балбссону, чтоб не забывал о том, где самые темпераментные женщины живут вовсе не в Бразилии, не на Таити, а в прекрасной и близкой Швеции. Еще намек: мол, жду ответного презента.

Думал я думал, долго думал, целый день, потом с женой советовался и спорил, но она не позволила подарить Карен мои любимые трусики с попугаями. Взревновала! А раз ревнует, значит любит!

В общем, пошел я на почту и отправил Карен носок с правой ноги. Чем я хуже того букеровского немца?